Амос Парнелл сидел в своем кабинете рядом с конференц-залом штаба базы «ДюКвесин» и с болезненным ужасом пристально смотрел на монитор компьютера. Коренастый и мощный, он съежился и постарел; лицо его осунулось.
Оперативная группа вернулась на Барнетт менее десяти часов назад после мучительно медленного перехода от Ельцина, после того, что историки будут называть битвой при Ельцине. Бойня при Ельцине — это, пожалуй, больше соответствовало бы действительности. И это была его вина. Он заглотил наживку мантикорцев вместе с крючком, леской и грузилом.
Парнелл закрыл глаза, прижав ладони к лицу, понимая, что он побежден. Не только мантикорцами, но и изнутри. Он пошел на Ельцин, веря, что имеет преимущество три к одному, но оказался перед силой, даже превосходящей его собственную. Причем мантикорцы и их союзники предварительно расставили свои корабли с выключенными двигателями так, как если бы предвидели каждое движение, которое он сделает в соответствующий момент времени.
Первые залпы монти застали его абсолютно врасплох. Четверть флота была уничтожена, прежде чем он понял, где находится враг, и у него не было ни малейшего представления о том, как он выводил хоть какие-то корабли из этой смертельной ловушки. Он ничего не мог вспомнить! Нет, разумеется, он мог сколько угодно прокручивать записи разговоров и сеансов связи на записывающих устройствах флагманской рубки, мог восстановить все свои приказы, но у него абсолютно не было четких воспоминаний о том, как он их отдавал. Это было как в отвратительном кошмаре: бесконечная цепь молниеносных решений и отчаянной импровизации, и это непостижимым образом позволило управлять битвой. Но почти половина кораблей, которые адмирал Парнелл туда привел, были так искалечены, что времени для их возвращения на Барнетт потребовалось в два раза больше, чем для перехода от Барнетта к Ельцину.
И вот теперь это. Президент мертв. Все правительство целиком погибло… как и его отец, младшая сестра, брат, три кузена и фактически все члены их семей — и это сделали офицеры флота!
От этой мучительной мысли он заскрипел зубами. Ловушка мантикорцев на «Ханкоке» против адмирала Роллинза сработала еще эффективнее, чем засада против самого Парнелла. Шестьдесят процентов (лучшие шестьдесят процентов!) линейных кораблей флота погибли — и как раз в те часы, когда флот истекал кровью и умирал на границах, часть его личного состава совершила массовое убийство собственного народа. Испытывая мучительный стыд, он подумал о заряженном пульсере в ящике рабочего стола. Все, что требовалось сейчас, — один раз нажать на кнопку… но он был в слишком большом долгу перед Республикой. Он был обязан, что бы ни случилось, суметь бросить вызов этому валу несчастий.
Дверь его кабинета открылась. Он отдернул руку от ящика стола и поднял глаза. В дверном проеме появился коммодор Перо, и Парнелл открыл было рот, чтобы спросить, какого черта он вошел без приглашения, но остановился.
Коммодор был не один, за ним стояли двое мужчин и женщина. Они были одеты в форму сил МГБ, а лицо Перо — адмирал только сейчас заметил это — было мертвенно-бледным.
Один из вошедших коснулся плеча Перо, и тот шаркающей походкой проследовал в кабинет; глаза его ни на чем не фокусировались. Парнелл снова открыл рот, но женщина заговорила раньше.
— Адмирал Амос Дотри Парнелл? — Получилось решительное и четкое обвинение, а не официальное обращение.
— Что это означает? — Парнелл попытался придать голосу металлические нотки, но услышал только бренчание.
— Адмирал Парнелл, я — особый уполномоченный по государственной безопасности Корделия Рэнсом, и моя обязанность — сказать вам, что вы арестованы.
— Арестован? — Парнелл оглушенно и оцепенело уставился на женщину, а она тем временем вытащила из кармана хрустящий лист бумаги. — На каком основании?
— На основании обвинений в измене против Республики, — ответила Рэнсом таким же решительным голосом.
Она бросила лист бумаги ему на стол, и адмирал ошеломленно уставился на сливающиеся строчки. Потом поднес лист к глазам внезапно задрожавшими руками.
Из даты следовало, что стандартный ордер на арест был подписан в тот час, когда его доклад с Ельцина прибыл в Хевен, и, как все документы Министерства госбезопасности, содержал только общие слова. Обвинения были перечислены кратко, без подробностей.
Он медленно прочел обвинения, не в силах поверить, что все это происходит на самом деле, и перешел к последней странице. В конце концов, это оказался не слишком обычный ордер на арест, потому что подписи в конце были другие. Там, где должна была стоять санкция министра госбезопасности на арест Парнелла, значилось другое имя и звание, и адмирал с изумлением вгляделся.
«Утверждаю. Роб. С. Пьер, председатель Комитета общественного спасения», — прочитал он вслух.
Хонор Харрингтон вошла в комнату для совещаний. Она сняла белый берет, и Нимиц на ее плече слегка покачнулся, когда она заправляла берет под левый погон, глядя на поджидавшего ее человека.
Вице-адмирал сэр Йенси Паркс ответил ей спокойным взглядом. Она почувствовала его настроение через Нимица и не удивилась, не уловив ни малейшего расположения к себе. Она не знала, почему с самого начала Паркс отнесся к ней с таким предубеждением, но это, в общем-то, и не имело большого значения. Они просто слишком не подходили друг другу, чтобы испытывать хоть малейшую взаимную симпатию.
Однако они были профессионалами. Взаимная симпатия приятна, но не обязательна, главное — хорошо исполнять свою работу. Жаль, конечно, подумала она, что он не мог чувствовать ее настроение. Может быть, стало бы легче.