— Есть, сэр.
— Очень хорошо. — Паркс положил руки на стол и распрямил плечи. — Тогда приступаем. И будем надеяться, что с Божьей помощью мы успеем вернуться вовремя.
Хонор закрыла файл почтового сообщения, откинулась назад и отхлебнула какао со смешанным чувством облегчения и сожаления.
Вчера неожиданно прибыл легкий крейсер «Анубис» с депешами от адмирала Данислава. Таким образом, адмирал Сарнов (и капитан его флагмана) был теперь в курсе последней информации, имевшейся у Адмиралтейства, и информация эта была откровенно пугающей. Адмиралтейство считало, что НРХ готовится развернуть решительное наступление… и очень скоро.
Хонор была согласна с их выводом, и это согласие заставляло ее беспокоиться даже сильнее, чем идея Паркса рассредоточить группировку. Несколько утешало одно: Данислав подтвердил, что его эскадра дредноутов, усиленная дополнительным дивизионом (Адмиралтейство наскребло в резервах), прибудет максимум через семьдесят два часа. К сожалению, Данислав имел репутацию хотя и решительного, но лишенного воображения тактика… а по званию он был выше Сарнова.
Она поморщилась. Даже со своими десятью дредноутами Данислав слишком слаб, чтобы удержать систему против серьезного вторжения. Для этого требовалось неординарное мышление, побольше выдумки… Хонор надеялась, что у него хватит здравого смысла признать достоинства Сарнова и он хотя бы прислушается к рекомендациям младшего по званию.
В отличие от Паркса.
Она снова поморщилась и сделала еще глоток какао. Нимиц тихо мявкнул. Хонор улыбнулась, а он зевнул, повел ушами и вытянулся на своем лежбище, презрительно свернув хвост, тем самым выражая собственное отношение к Парксу.
— Полностью с тобой согласна, — сказала она коту со смешком.
При всем своем уважении к уму Нимица она не питала иллюзий относительно его способности судить о профессиональном соответствии адмиралов занимаемой командной должности. За исключением, конечно, тех случаев, когда их с котом мнения совпадали.
Она усмехнулась самой себе и постаралась расслабиться. Улыбка постепенно исчезла с лица. В последние несколько дней она испытывала какое-то странное, скрытое напряжение, наблюдая, как Павел Юнг обживается среди офицеров оперативной группы. Она ухитрялась избегать почти всех прямых контактов с ним, но сама мысль о том, что он находится совсем рядом, омрачала ее настроение так, что даже Пол и Мика забеспокоились. Хорошо хоть, что ей не приходилось сталкиваться с ним вне рамок официальных совещаний, но она при этом с неясным чувством вины сознавала, что Сарнов запросил биографические данные Юнга не по ее каналам, а по штабным. Эрни Корелл явно была в курсе дела, и хотя как начальник штаба всегда очень аккуратно выбирала слова, всякий раз, когда она упоминала в разговоре Юнга, тон выдавал, что она думает об этом офицере.
Хонор нахмурилась и почесала кончик носа, размышляя (далеко не в первый раз), как, интересно, удалось Павлу Юнгу так долго продержаться на королевской службе. Она видела, что отношение Корелл отражает мнение многих офицеров, в том числе мужчин, и понимала, что значит ее собственное суждение нельзя было назвать пристрастным.
Она вздохнула и отодвинула кресло дальше от стола. В свете всех этих неприятностей с Юнгом она изучила его биографию более тщательно, чем ей хотелось бы, и то, что она узнала, ужаснуло ее. Она всегда знала, что определенная группа аристократов (заметим, не только консерваторов) убеждена, что общие правила к ним не применимы, что они выше ограничений, которым вынуждены подчиняться все остальные, низшие существа, но семья Юнга была чем-то выдающимся даже среди этих прокисших сливок. Как следовало из всех документов, отец Павла, нынешний граф Северной Пещеры, такая же дрянь, как и сам Павел… и, судя по архивным данным, дед его, похоже, был даже более мерзким! Целых три поколения одной и той же семьи прошли свой жизненный путь, думая только о себе — как будто для того лишь, чтобы на личном примере доказать, до какой низости может дойти «знать». И почему-то все сходило им с рук.
Богатство, знатность по праву рождения, политическое влияние! — подумала она мрачно. Власть, которую они считали настолько само собой разумеющейся, что сопутствующая ей ответственность не оказывала влияния на их жизнь. Хонор чувствовала, что заболевает, глядя, как эти люди с легкомысленной беззаботностью злоупотребляют властью. Ее возмущало то, как остальные пэры в большинстве своем почти ничего не делали, чтобы защитить менее высокопоставленных людей от этого произвола, и порой это заставляло ее задумываться об устройстве общества в целом. Когда такие настойчивые (и обычно подавляемые) мысли одолевали ее, она объясняла себе: такие люди существуют только потому, что они скорее исключение, чем правило.
Она передернула плечами и попыталась вернуться к работе. Почему Юнг был такой сволочью и как умудрялся выходить сухим из воды, было сейчас не так уж важно. В отличие от последствий его действий. Одно она поняла ясно: Пол абсолютно прав, Юнг боится ее. Это было видно по глазам — теперь, когда она знала, какие признаки надо искать в тех редких случаях, когда он оказывался в пределах досягаемости. Ей было немного стыдно перед собой, что это открытие принесло ей настолько глубокое удовлетворение. И даже тот факт, что Юнг с Хаусманом очевидно пытались настроить против нее коммодора Ван Слайка, не мог подпортить ей мрачное удовольствие — хотя это наверняка произошло бы, честно признавалась она себе, если бы Ван Слайк обратил на злопыхателей хоть малейшее внимание.